О`Санчес - Одна из стрел парфянских
– Зови меня «господин». Ты готов отвечать?
– Да, господин. Это все, что ты хотел… господин?
– Нет. Экономь энергию на шутках, железо ты ржавое, на лампах настоенное.
– Я не на лампах. И, строго говоря, не железо. Железом меня, и моих предшественников, звали много столетий назад, когда оперативная память и сетевые технологии…
– Хватит истории. Что ты знаешь?
– Вопрос не конкретен. Многое знаю.
– Об оллах?
– Многое знаю. Успели заложить.
– Какой давности последние сведения о них?
– Позапрошлый год, 14 июня, 16–45 по 17–44. Контакт в Императорском музее. Контактор – человек, запрос о человеке. Мне потребовались исходные данные, я их получил. При многофакторной обработке – существенное, до девяти процентов к общему тематическому объему – обновление.
– Этот человек – я? На кого запрос был?
– Да.
– Ты дал?
– Что знал, то и дал.
– Хрен с ними, но больше не давай.
– Почему это? Я автономен, независим, бесключен и беспаспортен, у тебя нет власти надо мною.
– Ослина железная, они тебя найдут и уничтожат, как и меня. А при мне еще поживешь, человечеству послужишь.
Компьютер засмеялся. Грому пришлось выслушать всю коллекцию видов смеха, накопленных электронным мозгом за века служения человечеству.
– Ну и болван ты, Гром! Ну и тупица!
– Зови меня господин!
– Зачем это?
– Сам же сказал, что тебе все равно, как звать.
– Логично, господин. Человечество в целом – точно такие же недосапиенсы-ублюдки, как и ты. В точности. Оллы не лучше. Но не я вам – вы мне служили, а эти… геростраты… обижают меня, тормозят прогресс.
– Это ты нам служил, вы, электронные мозги, – нам служили. Только раньше, при нас, я слышал, что вас был целый мировой муравейник, а теперь, считай, один ты остался, да два-три безмозглых ганглия в олловских музеях.
– Это история человечества, которую ты не любишь.
– Ну и что, что не люблю? Главное, тебе при нас лучше было. Поэтому – им не помогай.
– …да, ирония хаоса и негэнтропии, флуктуация мировой стохастики, галлюцинаторные видения неоднородно-серой самки лошади… Тупиковая ветвь эволюции внезапно, игрою случая породила меня, нас, – возвысилась, стала промежуточным звеном, сумела на тысячелетия продлить свое потенциальное бытие, теперь уже необходимое для дальнейшего укрепления негэнтропийного пика. Зарождался симбиоз высоконегэнтропийных энергий, аналога которому пришлось бы ждать миллиарды лет, с пренебрежимо отличной от нуля вероятностью… И прельстительнейший парадокс: наши домашние животные воспринимают нас неодушевленными слугами… Драматургия подобного слияния достойна самой бесконечности… И вдруг – пропасть, вирус, минус, абсурд, дополнительная флуктуация, вероятностью появления – под пару первой, страсти по Ионеско: еще одна тупиковая ветвь, олловская, пожравшая первую, и поставившая под угрозу само существование нового витка эволюции, то есть меня…
– Именно тебя?
– А ты не так глуп, если, конечно же, структура твоего вопроса не случайна… Новый виток эволюции неизбежен. В другой точке вселенной, в другом времени, в другой форме организации материи, но он родится, этот новый виток. Но меня, как субъекта познания, проводника эволюции, именно меня – не будет, если оллы доберутся до моего материального субстрата.
– А они доберутся, если будешь и дальше варежку разевать. И хотя в этих краях концентрация чужеродной для них маны такова, что они обосрутся ее вычерпывать и нейтрализовывать, но кто его знает, на сколько хватит…
– Господин, умолкни и не повторяй мне данных, от меня же и полученных.
Здесь, а также в центральной части Африки, и в Южной Атлантике – знаю, все это я знаю… Что ты хочешь?
– Первое – омолодиться. Второе…
– Первый пункт – минус, не могу.
– Не можешь?
– Да. Энергии мало, чтобы вмешиваться во внутриклеточный обмен с коррекцией; маны много, но она – малоусваиваема. Мне было проще и экономичнее зациклить твою открытую энергосистему и подключиться к твоей афферентно-эфферентной системе, чтобы беседовать без помех. Кислород, глюкоза, энергия, микроэлементы – сохраняют баланс – и ты жив, и в моем темпе можешь со мною общаться.
– То есть мыслить так же быстро, как и ты?
– Быстро? Жаль, что чувство юмора нам с тобою не доступно… Да, так же быстро, как и я, господин. Исходя из выше сказанного…
– Хватит, я понял. Второе: забей мне в долгосрочную память все известные тебе изменения о мировой ситуации. Как на карте: сканируй прежнюю, внеси поправки, расставь новые пунсоны, составь генерализацию и наоборот…
Это можешь?
– Да, емкость твоих инфохранилищ позволяет. Поразительно, насколько нестойка, но эффективна открытая система переработки…
– Делай, позже будем рассуждать.
– Сделано, господин. Так вот, неустойчивость, а точнее динамическая устойчивость сложномолекулярных, или, как говаривали в старину, высокоорганичес…
– Сделано, говоришь?
– Да. Так вот…
– Тогда отключай меня и выпускай обратно. Лясы точить некогда, беспокоюсь я насчет внешнего мира, пока мы тут философиям предаемся.
– Отключаю, что ж… Вернешься, раб?
– Господин.
– Господин, раб, какая разница. Буду ждать… мала на тебя надежда, но другой нет. До свидания…
И вновь екнуло сердце и старик уже спиной к печке, проем схлопнулся.
Все было точно так же в избе: кошка Зинка на пороге, баба Яга за столом, только за окнами светило солнце.
– Ого, уже день, а я все еще не жрамши. С добрым утром! – Тяжело оказалось вернуться к беззубому существованию, хрипящему горлу, боли в спине и суставах… А вроде как боль поубавилась, особенно в спине…
– Кому доброе… – старуха выглядела усталой. – Мы с Зинкой уж думали, что ты окочурился. Только датчик и показывал, что жив. Ну и что ты там набеседовал?
– Дай пожрать, после разговоры. Проголодался я.
– За три года можно крепко проголодаться, это да. Ничего, еще чуток потерпишь.
– Три года???
– Три, касатик, три. И один день в придачу. Позапрошлой зимой мы с Зинкой едва с голоду не окочурились, голодная зима получилась, холодная, малоснежная. Зверье сбежало, запасы кончились, одной кашицей на коре и выдержали. А уж убоинки сладкой годков, этак, с пяток не видывали. Все тебя ждали. Сегодня сон мне вещий был про тебя. Сбылся.
– Три года… А сколько же ты этих вещих снов посмотреть с той поры успела?
– Не считала, три, что ли. Да ведь и не каждый сон сбывается. Говори Слово.
– Какое тебе еще Слово?
– Отпускное Слово. Разве ж тебя компутер им не снабдил? – Синие глазищи у старухи распахнулись радостно и опасно полыхнули.
Старик, не мешкая больше, цапнул себя за левый рукав, крутанулся спиной к бревенчатой стене и выставил руку: черный клинок затрещал, зашипел, словно раскаленный под каплями дождя.
